Сергей Жигунов: «Кинематограф стал таким холодным и равнодушным. Исчезла страсть»

Людям постарше он наиболее известен как Гардемарин Александр Белов, а те, чье детство и юность пришлись на середину нулевых, хорошо помнят его по сериалу «Моя прекрасная няня» 

В сериале он сыграл известного продюсера и отца троих детей Максима шаталина, который попал под обаяние нанятой няни – ее роль исполнила Анастасия Заворотнюк. Впрочем, сейчас Жигунов вспоминает, что согласился на роль в комедийном сериале, еще не представляя, что его ждет. 

На недавней встрече студентов театрального училища с Сергеем Жигуновым один из них произвел на знаменитого актера и продюсера такое неизгладимое впечатление, что тот решил пригласить парня к себе в фильм. Студента запросто можно считать редким везунчиком: по словам самого Сергея Жигунова, актерская профессия – жесткая, и шансов, что тебя заметят, процентов двадцать. Как ему самому удалось пробиться к славе, как «Прекрасная няня» изменила его жизнь, зачем он переписал Дюма и почему недавно женился? Обо всем этом разговор с известным российским артистом, режиссером и продюсером, заслуженным артистом РФ Сергеем Жигуновым. 

ЖАНР, КОТОРОГО НЕ БЫЛО 

– Сергей, ваш старт был ведь не совсем благополучен – насколько известно, вас отчисляли из театрального института. По слухам, чуть ли не за профнепригодность? 

– Я рано начал сниматься, и меня ранили на съемках. И я не смог сдать зачет по фехтованию, на котором я потом прославился. И меня, собственно, за фехтование из института и отчислили. Кафедра сценодвижения, которая потом мной гордилась и до сих пор гордится, тогда меня выгнала за академическую задолженность. Я ушел и через год вернулся, благополучно окончил и начал сниматься в кино. Вскоре меня пригласили в «Гардемарины». 

– Работая в ситкоме «Моя прекрасная няня», вы открыли в своей профессии что-то новое для себя? 

– Я начинал как драматический актер. Когда выходишь играть исторического персонажа, тебя одевают, создают образ. Я прекрасно себя чувствовал в этой роли, хорошо умею и фехтовать, и ездить на лошади. Но позднее я мучительным для себя образом понял, что исполнять комедийную роль – это совершенно иная профессия. Все мы шутим в жизни, но шутить на сцене или экране – это совсем другое. Спина становится мокрой, в голове шумит. Такое ощущение, что ничего не умеешь. И когда я попал в сериал «Моя прекрасная няня», я не знал, что такое «ситком». Это американская комедия, жанр, которого у нас не было. Никто этому не учил, никто это не играл никогда. 

– После «Гардемаринов» для большинства публики вы долгое время оставались именно романтическим героем. Поэтому ваше появление в ситкоме «Моя прекрасная няня» для многих стало неожиданностью. Как вы туда попали? 

– Я был агентом Кости Лавроненко. Это такая история, связанная с нашим детством, – он занимался в самодеятельном театре моей мамы в Ростове-на-Дону. Так вот, ему прислали сценарий какой-то очень странной комедии. Но Косте он не понравился. 

Прошло два года, мне позвонили и сказали, что хотят попробовать меня в ситкоме. Я прочел сценарий – это была «Прекрасная няня» – и не вспомнил сначала, что это тот же сценарий, который присылали Косте. 

Странная картина, которая сильно повлияла на мою профессиональную судьбу. Я был уверен, что абсолютно все могу и со многим прекрасно справляюсь, и вдруг я оказался в совершенно иной ситуации. 

Ситком – это не театр, и не кино, и не телетеатр. Это абсолютно отдельная история. Это ситуационная комедия. В понедельник автор приносит написанную серию – 22 минуты она у них идет, у нас 26 минут шла. Актеры репетируют всю неделю. В субботу приходят зрители, и это все играется. 

В огромном ангаре выставлены в ряд декорации – гараж, кухня, гостиная, спальня, вокзал, отделение милиции, рабочий кабинет и т. д. Вдоль всей этой выгородки стоят зрительские кресла – ряда в четыре. Сидят 100 зрителей. Артисты сыграли сцену, переходят в другие декорации, зрители пересаживаются за ними. И вот 22 минуты ты фактически играешь спектакль на настоящих зрителей, а пять камер это снимают. 

В Америке артисты в ситкоме получают значительно больше, чем остальные. Потому что это очень трудно. Дженифер Анистон, которая играла в «Друзьях», в списке «Форбс» по заработкам занимала четвертое место, а ее тогдашний муж Брэд Питт – 26-е место. Ребята из «Друзей» в конце получали 1 млн 300 долларов в день. 

И вот нас за совсем другие, как вы понимаете, деньги загнали в эту историю. Пришел Саша Роднянский с Акоповым и сказали: «Да ладно, что нам неделя, давайте будем снимать за день».

– А зрители-то на ваших съемках тоже настоящие сидели или нет? 

– Мы пытались, мы эти лавки построили, но у нас ничего не получалось. Первые пять серий полностью переснимали, потому что поменяли режиссера – были американцы, а потом пришел Леша Кирющенко и все это переделал. Утрамбовал американский ситком во что-то наше. 

Поначалу было ужасно, ничего не получалось. Ты понимаешь, что ничего не умеешь. Там надо по- другому реагировать, по-другому оценивать. Часто у нас снимались другие актеры – очень известные. Конечно, забегали и эстрадные звезды типа Киркорова или Баскова, которые не могут быть артистами. Но к нам приходили и хорошие профессиональные артисты. И из 300 человек, которые у нас снимались, справились только дедушка Джигарханян и, по-моему, Филиппенко... Все остальные падали в обморок и говорили: «Как в этом играть?!». Мы объясняли: надо быстрее и громче. Кто понимал, тот вскакивал и втягивался. 

Таня Кравченко из «Сватов» – она просто плакала у меня в гримерке: «Сережа, я не пойду, мне стыдно, я не понимаю, как это играть, я опозорюсь». А она потрясающая актриса совершенно. Федя Бондарчук сидел в углу и тоже говорил: «Я не пойду на площадку, я ничего не умею». 

Это было очень тяжело и очень мучительно. Но я вспоминал, как нам в институте рассказывали про нашу выпускницу Нину Русланову, что она может сыграть даже телеграфный столб. Так вот, когда закончились съемки в «Няне», я тоже мог сыграть этот самый телеграфный столб. Я мог быть любым идиотом, и мне было абсолютно все равно, что я делаю – пою ли, танцую, кукарекаю. И главное, что вся страна много лет на все это с удовольствием смотрела. Неожиданно для всех получился один из самых успешных российских ко- медийных сериалов. 

РОЛЬ, РАДИ КОТОРОЙ ВСЕ БРОСИТЬ

– Вы не часто снимаетесь. И, как известно, вы пишете сценарии. Что, не хочется больше играть или нет предложений на интересные роли? 

– Часто зовут играть в комедиях, но пора уже переходить на роли благородных отцов. Не хочу сниматься в комедиях. Думаю, это как-то с возрастом связано. Мне однажды олег Янковский на такой же вопрос ответил: «Сережа, а что мне играть?». Он был прав, играть было нечего. Когда позорище уже на уровне сценария, это не исправит никто. Мне приходит один, второй, третий, четвертый сценарий, а там – катастрофа. Читаешь, а внутри ничего не шевелится. Раньше я хотел сыграть то и это, а сейчас я уже все сыграл, и что дальше – просто не представляю. Знаю, что могу справиться с работой любой сложности, но того, что мне хочется, не снимают. Нет роли, ради которой можно было все бросить. Что-то и в самой индустрии поменялось, кинематограф стал таким холодным и равнодушным. Куда-то исчезла страсть, когда зрителя захватывает сюжет, хочется плакать и смеяться. 

Во многом ситуация в российском кинематографе связана с западными течениями. Они, увы – не соотносятся с российским менталитетом. 

В нашей культуре более эмоциональная подача материала. А сейчас мы начинаем подстраиваться под чужое кино. Потому что молодые и талантливые кинорежиссеры хотят продавать кино за границу, получать большие бюджеты на фильмы. Поэтому начинается обесцвечивание историй и ролей, теряется эмоциональная составляющая. 

ТРАВМООПАСНЫЙ КИНЕМАТОГРАФ 

– Сергей Викторович, американский актер Алек Болдуин во время съемок фильма «Ржавчина» застрелил оператора. Используемый в качестве реквизита пистолет должен был быть заряжен холостыми патронами. Однако в момент выстрела пуля или осколки задели режиссера и оператора картины. У первого оказалась повреждена ключица. Женщину-оператора доставили в больницу в критическом состоянии, но спасти не смогли. Эта история активно обсуждалась в нашей кинематографической среде. Как вы восприняли эту трагедию? 

– Съемки фильмов довольно часто бывают травмоопасными. Причем довольно сильно. Взрывы, выстрелы, фехтования приводят к тому, что возникают какие- то непросчитываемые ситуации. Понесла лошадь, кого-то ударили, что-то отлетело и так далее. Обычно, когда у нас стреляют в камеру, перед ней ставят специальное стекло, чтобы не повредить аппаратуру, оператора, и группа прячется. При этом накрывают специальной тканью всех, кто находится за камерой. Но здесь что-то из ряда вон выходящее. Предполагаю, что если бы такое произошло в России, то, вероятно, возникли бы вопросы к пиротехнику, который зарядил пистолет. У меня на съемочной площадке тоже были опасные случаи. Один из таких произошел во время съемок фильма «Гардемарины, вперед!». Оператору Шейнину, который сзади меня бежал во время драки с Боярским, я, пронося шпагу над головой, поцарапал ухо, и потекла кровь. На съемках передачи «Великолепная семерка» я играл Бон- да и попал в очень известного телевизионного оператора Фукса холостым выстрелом и посек ему лоб. Над камерой пролетели пороховые газы и несгоревшие частицы пороха. 

– Сергей Викторович, вы разместили в социальных сетях очень добрые слова о своей маме. Накануне Дня матери не могу не задать вам вопроса на эту тему... 

– Моя мама – моя гордость. Ей 77 лет исполнилось в январе этого года. Она главный режиссер Театра юного зрителя в Сергиевом Посаде. И на свой день рождения сделала мне подарок – привилась от коронавируса. Я очень горжусь своей мамой, моя мама молодец. У меня с ней постоянная внутренняя связь. Я ей всем обязан...